Повести древних лет. Хроники IX века в четырех кни - Страница 41

У биармов нет города, они не нуждаются в городах. Они живут родами и малыми починками по морю. С весной многие поднимаются за рыбой по Двине, но далеко не ходят. И зимуют у моря. Редко кто остается так далеко на Двине ловить зверей зимой, как отец Бэвы Тшудд, которого ватажники по ошибке назвали Биаром. Тот же Анг объяснил новгородцам значение имени реки: Вин-о, освоенное новгородцами как Двина, значит Нежная, Тихая.

Двина была широка и многоводна, куда больше Волхова. Встречались хорошие луга, а леса были хвойные, с березой, ольхой, ивняком. Дуб и клен, как под Новгородом, здесь не росли. Много речек и рек Доброга и Одинец наносили на свои берестяные листы, запоминая и изучая новый путь, а жилье встречалось редко и только вежи биармов.

Расшивы повольников отошли от мирного стана, окруженные лодьями и лодками биарминов. Час от часу биармины отставали, оставались на местах, излюбленных для рыбной ловли. Через два дня не осталось никого, кроме нескольких человек на расшивах повольников. Они оповещали других биарминов, чтобы не вышло чего. Плыли свободно и мирно.

На четвертый день Двина расширилась еще больше, еще больше рассыпалась на рукава. Течение почти не чувствовалось. Ватажники узнали еще одно значение имени реки Вин-о: Морской залив или Широкое речное устье.

Расшивы прошли за последние острова, и повольники увидели, как берега загнулись и вправо и влево, а прямо, на полночь, более не было ничего, кроме чистой воды до самого края неба. Так они, первые из всех новгородцев, вплыли в новое море.

2

Ватажники черпали воду и пробовали: сладкая, как в озере. Но вода была не такая, как в озере Нево, где видно дно на страшной глубине. Здесь было так же мутно, как на Волхове.

Даже Доброга никогда не видел морей, и сердца повольников волновались странным и необычным чувством. Морская даль манила и тянула. По воде катилась круглая добрая зыбь, море дышало, как грудью, и покачивало расшивы. Повольники отгреблись подальше от берега и вновь попробовали воду. Соленая вода, море! Над морем стояло чистое белое небо, и само море казалось белым.

Кто-то бежал из моря навстречу ватажникам и резал воду высоким черным плавником, пряча тело в море. Кто же это? Не спешило ли морское чудо, чтобы напасть на людей? Биармины заволновались и показывали руками, что не нужно биться. И вепсин приказал, чтобы повольники не трогали морское чудовище, а поворачивали к берегу.

Бежать? Да и не убежишь, вот оно. Чудовище отвернуло и мчалось между расшивами, чуть выставив черную спину с плавником. Одинец что есть силы метнул тяжелую боевую рогатину. И другие не опоздали: кто ударил рогатиной, а кто зазубренной острогой.

Чудовище взметнулось и взбило кровавую пену. Широкий хвост рубанул по борту ближайшей расшивы, но доски уцелели, а железо пересилило. Зверь показал толстое серое брюхо, лег на бок и замер. Его подтянули за веревку, привязанную к остроге. Доброга вгляделся б свирепую морду со страшными зубами в пасти и пошутил:

— Вот так касатушка-касатка!

Слово-издевка, сказанное любимым старостой, понравилось повольникам. И прозвище «касатка», данное чудовищу в насмешку, навсегда пристало к злобному морскому зверю.

Расшивы потащили касатку к берегу. Вдали же виднелись какие-то большие рыбы, над ними взлетали тонкие струи. Вепсин объяснил, что это тоже морские чудовища, которые бывают и в десять, и в двадцать, и в тридцать раз больше касаток. Уж не киты ли это, о которых повольникам приходилось слышать сказки?

3

У берега расшивы заскребли по камешкам днищами. Повольники выскочили в мелкую воду и выхватили расшивы. Стало быть, прибыли. А куда?..

Солнце белило небо и море. С земли подступал Черный лес, а между ним и морем оставалось ничейное место; голый каменистый берег подходил к земле со мхами и травами, которые покрывали первые древесные корни. В заливе обнимались море и земля и земля струила из леса ручей сладкой воды.

Море ворожило, колдовски тянуло повольников. На опушке стояли две вежи биарминов, обтянутые кожей. Хозяева моря подошли к гостям. Повольники с моря не заметили жилья на берегах, а вблизи, как видно, жило немало биарминов: в залив вбегали лодка за лодкой.

Биарминовский народ валом валил поглядеть на пришельцев. Давно ли засыпали стрелами? Добрые люди.

Повольники кое-как вытащили на сушу касатку; биармины не помогали. Даже к мертвому зверю не каждый биармин решался подойти и на сухом берегу: водяные люди считали касатку воплощением зла.

Самые храбрые мялись, мялись, а все же подошли. Они повытаскивали рогатины из жесткого тела и кое-как вырезали остроги костяными ножами. Они с громадным любопытством рассматривали железные насадки и щупали острые рожны. Поговорив между собой, биармины начали тыкать мертвую тушу и дивиться легкости, с которой железо вспарывало твердую шкуру. Они смеялись и махали тем, кто еще не осмелился подойти.

Один биармин взял рогатину Одинца и просил руками, чтобы ему позволили метнуть. Что же, для хорошего человека не жалко, мечи.

Биармин отступил шагов на сорок и сбросил меховой кафтан. Сутуловат, тело смуглое, чистое, руки длинные. Сильный мужик. Примеряясь, он взвесил в руке тяжелую рогатину и метнул в тушу.

Хороший охотник, он всадил рогатину чуть ли не как Одинец. Будто не веря своим глазам, биармин подошел поближе — и охнул. Он поднял свое копье с костяным рожном и ощупал его.

Тут-то и поняли самые медленные умом повольники очевидную истину: биармины никогда не видали железа!