Повести древних лет. Хроники IX века в четырех кни - Страница 50

В Черном лесу повольники охотничают за всяким зверем. Берут и пардуса-рысь в пятнистой, будто в цветах, шкуре. Радуются блестящей черной лисе, на которой один к одному отливают серебром белые пояски на длинных остях волос над густым мехом. Осторожно, чтобы не попортить, вынимают из капканов беломордых лисиц в чулочках на лапках, со снежными брюхом и ошейником. Ликуют при виде соболя «высокой головки» с почти черной шкуркой на густом голубом пухе. И, отдаваясь тяжелому труду опасной зимней охоты, мечтают о будущем вольном пригороде.

В лесу темно, как в хлебной печи. Лес осветился, в небе рассвет — не верь. Приходит не день, заиграла не утрянка-заря, а пазори. По небу походят белые столбы, развернутся бахромчатые скатерти, разрастутся самоцветные луга — и увянут. И опять ночь.

Борясь с Мореной, море наломалось вволю и, пока не угомонилось, нагородило льдины и навалило стены. По морским льдам трудно ходить. Биармин Онг, из кузнечных учеников, и Одинец, добравшись до отдушины, сели ждать большую нерпу.

Охотники закутаны в белый медвежий мех, открыты одни глаза. У одного черные, у другого серые, а кажутся одинаковыми.

Мороз сушит грудь, давит тело, а шевельнуться нельзя, не то спугнешь чуткую добычу. Целую зиму, что ли, придется сидеть у отдушины?..

Биармин может. Биармин целыми месяцами сидит и вытачивает на кости острым камнем фигурки людей и животных, черточки, глаза и разный красивый узор. Биармин трет кость, пока не наточит ее для гарпунной или другой насадки. Биармины терпеливы.

«С терпением много можно взять», — думал Одинец. Есть и у него терпение. Он помнит свою жизнь во дворе доброго Изяслава, помнит каждый шаг, помнит Заренку, когда она еще бегала маленькой девчушкой…

В отдушине будто плеснуло? Нет, помнилось.

Вспомнился убитый нурманнский гость. Глупость была, мальчишеский задор. Да и было все это будто давно, будто не с ним. Одинец ныне вольный человек, он из своей доли зимней добычи сможет выкупить в Городе виру. Он отдаст свой долг, но в Новгород не вернется.

Вода вправду плеснула. Надо льдом поднялась круглая голова. Гарпуны на ременных поводках ударили с двух сторон, и охотники вытащили тяжелую морскую нерпу. Большой зверина, куда до него невским нерпам!

— С добычей!

Но Онг не хочет уходить:

— Мало сидели. Еще будет хорошо.

— Ладно. Еще посидим. Пусть на каждого придется по целой нерпе или по две.

Одинец так же терпелив, как Онг. Он может долго ждать. Он не торопится домой. А дом у него есть есть и свой очаг. У других жены, а у него сестра, завещанная братом.

Как она захочет, так и будет. Ее воля.

Сувор, Бэва, Заренка и Одинец живут одной семьей. Былой друг-товарищ Изяславовых детей, былой Заренкин возлюбленный без злобы сделался кровным братом Доброги. Он честно, от души соблюдает братство, и он брат молодой вдовы.

С ними живет и пятый. Заренка ждет своего срока. Женщина бережно носит дитя. В нем возродится душа усопшего мужа.

Глава шестая

1

После долгих ночей для человеческого сердца большая радость видеть, как нарастает солнечный день. Все выше ходит Солнышко над Черным лесом. Оно живо, как и прежде, оно не забыло людей.

Все выше и длиннее солнечный размах. Снег нестерпимо блестит и режет глаза, как каленым железом. Биармины принесли новгородцам особенные подарки: черные дощечки, укрепленные ремешками, чтобы их надевать на лицо. Перед глазами остается узкая щель, через нее и смотри, не то ослепнешь от ледяного моря. Сами биармины ходят в такой снасти. Не все повольники послушались друзей. Четверо почти совсем лишились зрения, пришлось отсиживаться в избе. Наука!

Еще с осени Онг и Расту обещали своему другу и наставнику Одинцу показать какое-то чудо. Они пустились в путь на низких санях в оленьих упряжках. На летних оленных пастбищах биармины отвернули от моря в глубь земли. Ехали долго, оленям давали роздых, а сами спали в меховых мешках на снегу.

Биармины рассказывали, что в этих местах нет летних дорог из-за топей. Наконец добежали до холмов. Здесь.

На одном из бугров заступами раскопали снег, и Одинец увидел кости, которые, как камни, торчали из мерзлой земли. Странно и дико было видеть их. Еще раздолбили землю. Открылся серой глыбой чудовищный череп, из которого торчали два загнутых зуба, по сажени длиной. Кость белая с прожелтью, не хуже моржовой.

— Моржи, что ли, такие живут здесь?

— Нет, не моржи, и не живут, — толковали биармины.

Они, как умели, объяснили своему большому новгородскому другу, что на этих местах и летом земля оттаивает лишь четверти на три, а бугры внутри всегда мерзлые. В них спрятаны чудовища по имени Хиги. Хиги обижали древних биарминов. Йомала помогла своим детям победить Хигов.

Еще отбили землю. Одинец увидел черную кожу с длинными рыжими волосами, без меха. Под ударами кожа рубилась, как кора, и показалось замороженное темное мясо.

Сюда биармины иногда ездили за длинными зубами, из которых вытачивали посохи для кудесников и почетных стариков-родовичей.

Расту и Онг выломали четыре длинных загнутых клыка, тяжелых, как железные. Они поклонились другу и просили принять дар. Здесь еще очень много такой кости, и они всю ее отдадут своему новгородскому другу.

— Твое, все будет твое, только ты учи нас. Ой, учи делать железо, еще учи, сильно бей нас, открой все тайны!

Расту снял с лица дощечки. Щурясь от снежного блеска, он говорил Одинцу:

— Смотри мои глаза, сильно смотри! Видишь правду? Ты нам хорошо, мы тебе еще больше хорошо!